Для современной зарубежной поэзии прошлый год оказался очень удачным: по крайней мере, можно говорить о появлении двух чрезвычайно значимых и блестяще переведенных книг. Первая из них, полное собрание стихотворений Тумаса Транстеремера, не прошла незамеченной: Нобелевская премия все-таки способствует определенному вниманию к произведениям лауреата. К сожалению, это нельзя сказать про второе, столь же значимое издание: настоящая книга Ива Бонфуа, объединившая в себе два полностью переведенных сборника его стихов, не была замечена, кажется, совершенно. А между тем это явная несправедливость: новые переводы из французского классика заслуживают самого пристального внимания и – ни много, ни мало – свидетельствуют о том, что русская культура наконец-то возвращается туда, где и должна быть: в мировой и, прежде всего, европейский контекст.
На первый взгляд, поэзия Бонфуа может показаться «герметичным», «внутрикультурным» явлением; как я уже писал в одном из своих отзывов, это совершенно не так. Центральная для его творчества оппозиция речи и "присутствия" не является ограниченной или нарочитой: Бонфуа художественно исследует природу знака и образа, их стремление заслонить и подменить собой непосредственную реальность. Такая направленность его творчества имеет, прежде всего, этический характер: знаковость, превосходящая реальность, одна из центральных коллизий человеческой культуры, внеэтическое и деструктивное начало, могущее, однако, быть проясненным в искусстве. (Во многом схожими проблемами апеллирует постмодернизм и именно в этом, на мой взгляд, его безусловное положительное значение.) Важно, впрочем, и то, что стихи Бонфуа никогда не превращаются в отвлеченные философские схемы, но всегда отличаются удивительной изобразительностью и яркостью: читая их, вновь ощущаешь вескость простых вещей, "первоначал" – ветра, воды и листвы, "внезнаковых", "конкретных" стихий.
Сказанное во многом относится к «Выгнутым доскам» и «Длинному якорному канату» – может быть, даже в большей степени, чем к другим сборникам Бонфуа. Здесь сразу необходимо оговориться: несмотря на явную и очень тесную связь с предыдущими книгами, и «Выгнутые доски», и «Длинный якорный канат», не являются самоповторами. Прежде всего, для этих сборников характерны достаточно отчетливые автобиографические мотивы, «прямые», глубоко личные размышления о насилии, старости и смерти – темы, ранее звучавшие у Бонфуа совсем иначе или не звучавшие совсем. Можно отметить и цикл из небольших стихотворений в начале «Выгнутых досок» – классически-стройные, посвященные летней природе. Пожалуй, их наиболее близким аналогом являются некоторые вещи из «Начертанного камня», относительно раннего сборника Бонфуа, но образность теперь совершенно другая: более сдержанная, прозрачная, связанная не столько с землей, сколько со светом и воздухом.
Из сказанного следует вполне очевидный вывод: Бонфуа отнюдь не остался в семидесятых-восьмидесятых годах, но по справедливости является – и на восьмом десятке – современным актуальным поэтом. Каждый его новый сборник – именно новый сборник. И можно только порадоваться, что уже более пятидесяти лет не прекращается развитие и становление этого замечательного поэта, безусловно, одного из крупнейших в Европе второй половины XX века.