Читала медленно, неделю, потому что вся погрузилась в новости о событиях в Крыму, они доминировали.
Название обещало: "Коллекционер", "Алхимик", "Парфюмер", "Библиотекарь"... Начало тоже захватило, я все время ожидала раскрытия тайны Книг, но вскоре поняла, что автор мне ничего открывать не собирается. Это напомнило "Игру в бисер": герои играют в бисер, учат правила, преподают игру и т.д., но в чем она заключается - открыто Гессе не пишет.
Затем начались описания военных действий. Герои бились ножами, камнями, вилами, киянками, далее - весь список рабоче-крестьянского инструмента. Роман "зациклился": подготовка сражения - сражение - утилизация трупов. В середине книги я с тоской подумала, что этот бред мне читать еще полкниги и что автор этого "шедевра" больше "тройки" от меня не получит.
Вчера, 17-го марта, весь вечер смотрела новости о результатах референдума в Крыму, и уже поздно ночью решила дочитать оставшиеся 20 страниц.
И ВДРУГ! Как лбом об стену, наткнулась на фразу:"Союз знал, как сделать из Украины Родину. А вот Украина без Союза так и не смогла ею остаться..."
Честное слово, у меня было ощущение, что эта фраза в книге появилась специально для меня и именно после референдума в Крыму. Ведь роман написан в середине нулевых! Ну невозможно такое совпадение! Оставшиеся три листочка читал другой человек. Я совершенно и легко поняла посыл Елизарова, я приложила роман к своей жизни. И хотя я, в отличие от Библиотекаря, не сторонилась "разоблачительных романов, орущих прожорливыми голосами чаек о всяких гулаговских детях Арбата, идущих в белых одеждах", но не могу отрицать, что в моей жизни были "любовь, комсомол и весна", фестиваль молодежи и студентов, Олимпиада-80, местные"артеки"и вообще столько радости и счастья, что честно могу сказать - не отрекаются любя.

Роман Михаила Елизарова начал читать с неким особым, трепетом. Наверное, многим из нас покажутся близкими «надежда и вера в то неизведанное, что подарят в будущем найденные, еще не прочитанные книги».
Давненько наши субкультурные пространства не взрывали произведения, где книги – эти пережитки темного советского прошлого – рудименты эпохи всеобщей повальной грамотности играли бы не вспомогательно декоративную, но ключевую и даже весьма грозную роль.
Трепет мой однако же довольно скоро сменился растерянным недоумением, затем – раздражением и под конец – тяжкими думами о прошлом и будущем русской культуры, ее незавидном настоящем, невзрачности и случайности тех, кто сегодня называет себя ее носителями.
Впрочем, Елизарова – человеком случайным или, тем более, невзрачным назвать поостерегусь. Ибо какой же он человек? Самый, что ни на есть, черт – мелкий, но на редкость шебутной, пронырливый бес, который завелся в затянутом бурой тиной тихом омуте нашей литературы.
Его «Библиотекарь», пожалуй, требует даже специального определения, ибо все, придуманные до сих пор ярлыки для этой книги не годятся. Предлагаю термин «либропанк» - этакая причудливая смесь духовного и физического – глубоких философских размышлений и породившего их серого вещества, выплеснутого на асфальт из размозженной черепной коробки.
Любопытно, что кондового советского писателя-фронтовика, книги которого и служат в «Библиотекаре» основным сюжетообразующим началом, зовут так же, как одного из харьковских соавторов-фантастов, пишущих под псевдонимом Генри Лайон Олди – Дмитрий Громов. Что это – случайное совпадение или же дружеское подтрунивание над коллегой-земляком? Если слово «либропанк» не ложится на слух, жанр книги вполне можно определить и как памфлет – остросатирическая фантастика.
Чтение романа «Библиотекарь», если смотреть на него в профиль (на чтение, а не на роман), напомнило мне плавание баттерфляем. Ибо первоначальный трепет, уступив место менее позитивным эмоциям, не ушел насовсем, но возвращался через примерно равные промежутки времени. Иначе говоря, от книги бросало то в жар, то в холод, и желание придушить автора, чтоб не мучился и не мучал, с завидной периодичностью чередовалось с желанием обнять и расцеловать чертяку.
К примеру, очень понравилась глава «Шульга» из начала первой части. Борьба за выживание в тюремных условиях с помощью некой книги напомнила мне почему-то воспоминания Роберта Штильмарка об истории написания им «Наследника из Калькутты» и одновременно – чудовищный и гениальный – рассказ Варлама Шаламова «Заклинатель змей».
А вот глава «Мохова» произвела прямо противоположное впечатление. Повествование о бунте ощутивших силу старух напоминало дурной сон и отдавало глумливым юродством, с одной стороны, и какой-то пошлой голливудщиной, с другой. Так и видел скачущих на пружинящих панцирных сетках коек, вылетающих в окно и повисающих на окровавленных осколках стекла восьмидесятилетних божьих одуванчиков.
Смешно и странно, грустно и как-то неуютно было читать о том, как книга – этот патентованный источник знаний, кладезь разумного, доброго, вечного превращает людей в орду беснующихся диких тварей. Как поиски сокровенных истин и непреложных ценностей вроде памяти, терпения, силы выливаются в череду убийств – бессмысленных и беспощадных.
По числу летальных исходов на единицу времени, по степени жестокости и обилию физиологических подробностей «Библиотекарь» оставил далеко позади не только такие признанные шедевры мирового кинематографа, как «Расчленение бензопилой по-техасски», но и даже сам «Ветхий завет».
Механизм воздействия громовских книг на человека описан автором весьма туманно, и наукообразные разьяснения одного из героев насчет растворенной в тексте информации, влияющей на подсознание, никакой ясности в данный вопрос не вносят. Также остается загадкой и природа защиты книг от копирования. В частности, непонятно, какую роль могли играть бумага, шрифт и, тем более, год издания во время устного чтения, когда текст воспринимался людьми на слух – так сказать, в аудиоформате?
Автор, похоже, не слишком-то и заморачивается на эту тему. И правильно, надо сказать, делает. В конце концов, это ему решать, в каком жанре творить. Научную фантастику он пишет или магический реализм.
«У книг не было смысла, но был замысел. Он представлял собой трехмерную панораму ожившего палеха – хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке, изображавшую при помощи золота, лазури и всех оттенков алого цвета картины мирного труда».
Насколько мне помнится, палехская миниатюра традиционно писалась на черном фоне, но вот насчет советской иконографии автор – в самую точку.
Впрочем, он и с фоном тут же исправился: «Замысел раскрыл надо мной сферу черного палеха». Этот траурный парашют – наследие эпохи великих свершений – волочится не только за героем – он укутывает собой все повествование, точно любовно подоткнутое автором одеяло. И трудно сказать, чего больше в фигуре склонившегося над кроваткой своего литературного детища Михаила Елизарова – нежности или сарказма.
Третья, заключительная часть романа, посвященная сидению героя в качестве «внучка» сумасшедших старух в подземном бункере, являет собой как бы фаулзовского «Коллекционера» шиворот-навыворот. Елизаров вообще постоянно кого-нибудь да напоминает – стиль у него, должно быть, такой. В тех же «Мультиках», помнится, побеспокоил Энтони Берджеса с его цитрусовым механизмом. Впрочем почти всегда делает он это творчески и остроумно – скорей пересмешник, чем попугай.
Да, еще один – маленький, как в том еврейском анекдоте, нюанс: сцена смерти старика Тимофея Степановича как бы целиком и полностью сошла со страниц военной повести Виктора Смирнова и Игоря Болгарина «Обратной дороги нет» (см. эпизод, посвященный гибели капитана Топоркова). И если саму повесть, выходившую, помнится, в библиотеке «Подвиг» журнала «Сельская молодежь», читали далеко не все, то уж одноименный трехсерийный телефильм 1970 года наверняка посмотрел каждый второй, если не первый из родившихся до 80-го включительно.
Понять автора, конечно, можно: классики заимствуют у народа, мы заимствуем у классиков, некоторые говорят – плагиат, мы говорим – эклектика. Постмодернист, в конце концов, Михаил Елизаров или где? Оно бы и без вопросов, да только слово в слово-то зачем было передирать?
Исход романа напоминает разом «Письма мертвого человека» и «Пригоршню праха» Сомерсета Моэма: пиши-читай – не хочу, впереди – вечность.
На мой взгляд, концовка романа могла бы быть и поярче. И незачем, право, было громоздить гекатомбы человечины, чтобы прийти в итоге к мысли о необходимости защиты призрачных рубежей несуществующего Союза Советских от не менее призрачного противника. Прекрасно понимаю, за что автор удостоился «Букера», однако его победа – наше с вами, дорогие читатели, поражение. Ибо если это – лучшее из того, что было написано на русском языке за тот год, то каково же тогда все остальное?

роман прочитался на одном дыхании, тут сочетание книжной тематики и дикого экшна. причем дикого во всех смыслах слова. кратенько по сюжету: жил, да писал, и умер советский писатель громов. а потом некоторыми людьми обнаружилось, что его книги имеют очень сильное влияние на человека читающего и слушающего. люди эти начали книги собирать, друзьям своим читать и кто о чем мечтает – воплощать. наверное, вместо книг тут могло быть и что-то другое, но именно книги придают особенную магию произведению. ведь и в жизни бывает так, что книга переворачивает жизнь впечатлительного и вдумчивого читателя с головы на ноги, или как-то еще. роман получил премию русского букера 2008 года. я пыталась найти тайные смыслы в книге, о вдохновляющем на подвиги советском прошлом, о невозможности найти себя в новой россии, но все таки эта тема не моя, я как-то подростком в розовых очках, наверное, прошла мимо. но вообще такие книги не помешали бы и моей библиотеке, вот взять хотя бы книгу радости, грустишь, печалишься чего-то, а ее быстренько за два часа пробормотал и всё, счастье наступило! наслаждайся!

Это переиздание в 2012 году издательством "Ад Маргинем" романа М.Елизарова "Библиотекарь". Пять лет назад, в 2008 году, автор именно за эту книгу получил «Русского Букера». Критика тогда благосклонно встретила роман - он как-то "лег в кассу" тогдашнего мироощущения. А что могу сказать я, рядовой читатель, любитель русской словесности? Не знаю, сложное ощущение. Фабула простейшая: некий советский классик Громов оставил после себя несколько произведений. По сюжету, именно главному герою становится известна тайна этих книг. Якобы, они наделены мистическими свойствами. И вот тайна становится явной, и борьбу за творческое наследие писателя ведут группы читающей публики. Интрига в том, кто первым овладеет магическими романами.
Странное ощущение после прочтения. Как будто ты уже все это видел и знал когда-то. Марево недосказанности и - горькая очевидность. Зло и добро, навеки повязанные вместе одной тайной. Явь за гранью сна, по ту сторону Тьмы и Света. Вечные вопросы, такие простые и такие неразрешимые. Не разрешимые в принципе!
И всю эту заряженную интеллектуальную прозу автор переплетает с эпатирующей честной читательский люд фантасмагорией.
Забавно. Страшно, как почти все у Елизарова. Вспомните «Мультики» или знаменитый «Госпиталь».
Если расставить точки над "и"... Я, пожалуй, не вернусь к этой книге, и она вряд ли займет у меня на книжной полке заслуженный первый ряд. Но на вкус и цвет, как известно, товарища нет. Думайте, читайте – и, возможно, вы найдете еще какие-то упущенные мною при чтении смыслы, которые автор пытался донести до нас… Но до меня он не достучался...
Отдельное слово про издательство, выпустившее в свет сей опус. Для меня "Ад Маргинем" означает "качественно", "добротно". Претензий к полиграфии нет, ошибок тоже не нашла. Книга своих денег стоит, а смыслы - они не всегда очевидны... Наверное, правильно поставить твердую "четверку"....