"Довольно часто и всегда с большим удивлением мне говорили, что есть
что-то общее и отличительное во всех моих произведениях, начиная с "Рождения
трагедии" вплоть до недавно опубликованного "Пролога к философии будущего":
все они содержат - говорили мне - западни и сети для неосторожных птиц и
едва ли не постоянный незаметный призыв к перевороту всех привычных оценок и
ценимых привычек. Как? Все это только - человеческое, слишком человеческое?
К этому вздоху приводит чтение моих произведений; читатель испытывает
некоторого рода пугливость и недоверие даже к морали, более того, его немало
искушает и поощряет к защите худших вещей мысль: а что, если это - только
наилучшим образом оклеветанные вещи? Мои произведения называли школой
подозрения, еще более - школой презрения, к счастью, также школой мужества и
даже дерзости. И действительно, я и сам не думаю, чтобы кто-то когда-либо
глядел на мир с таким глубоким подозрением, как я, и не только в качестве
случайного адвоката дьявола, но и - выражаясь богословски - в качестве врага
и допросчика Бога; и кто угадывает хоть что-нибудь из последствий всякого
глубокого подозрения - из озноба и тревог одиночества, на которые осуждает
всякая безусловная различность взора, - тот поймёт также, как часто, чтобы
отдохнуть от себя и как бы временно забыть себя, я тщился приютиться
где-либо - в какой-либо почтительности, или вражде, или научности, или
шаловливости, или глупости, а также почему, когда я не находил того, что мне
было нужно, мне приходилось искусственно овладевать им, подделывать и
сочинять себе это (и разве поэты делали когда-либо что другое? и для чего
же и существует всё искусство на свете?)." (с) из предисловия Ницше (в переводе С.Л. Франка).

Не важно - на каком языке говорит мудрость и как она будет переведена (хотя, безусловно, отличный перевод - всегда ободряет!), главное - как в данном случае - успеть начать говорить о "первых и последних" вещах. Потому что бывают такие моменты - когда уже об этом поздно думать и себя переделывать.

Но у философа - всё было вовремя - он пересилил (хотя писал, когда уже здоровье понемногу начало оставлять его - это результат нездоровья, по сути: эта книга - но нездоровья - как вынужденного, принуждённого даже, отдыха - Ницше в 1876 году - прервал университетские лекции и взял отпуск на год); философ пересилил себя - и результатом тяжкого (весьма) труда стала эта книга.

Что эта за книга, в первую очередь - уже здесь начинает проявляться тот самый знаменитый "Ницшеанский" афористичный стиль - мысли тут компактны и просты, но не значит - что не глубоки; как раз наоборот - все стали этому завидовать: как он брал толстенные тома (а читал он очень много!) и прессовал их до состояния абзаца, нескольких. Эта книга с двойным дном, под "человеческим, слишком человеческим" - она имеет двойное издевательство:
1. Люди слишком "мерили по себе" - до того философию. Т.е. отмена "человека - как меры всех вещей" - по сути, почти - религиозного, фанатичного - до того стремления философов всех направлений.
2. Тут как раз и подвох - а ничего, кроме человеческого и не было - Ницше ниспровергает все "постоянные", "неизменные", "незыблемые" истины - и начинает копаться даже не в человеке - а в его принципах - именно тут он выявляет, но ещё не объявляет, что все моральные принципы - относительны; даже лицемерны - чего уж скрывать (но более точно пояснение - он даст гораздо позднее). Моральные принципы - были ложью эпох - и их следствием - вот и всё: это если заменить название - аннотацией в одно предложение.

Всё это, конечно, безумно увлекательно - Ницше же, одним словом!