Действие этого Романа Сильви Жермен (р. 1954) происходит в современной Праге, городе, где французская писательница прожила несколько лет, работая в университете. Герой романа, бывший преподаватель литературы, диссидент Прокоп Поупа напряженно ищет свое место... нет, не в повседневной жизни, а в мироздании.

О тексте Сильви Жермен - в подобном стиле.
Во-первых, название… "Путем зерна"? "И бездна нам обнажена"? "Заблудился я в небе…"? "Божье имя, как большая птица, вылетело из моей груди"? Строки из "Заблудившегося трамвая"? Любое подошло бы… Но не одно не было точным синонимом слов, постоянно повторяющихся в "Безмерности", но так и не ставших названием: "Свое ничто дарю во мраке"…
Что стало с ведьмой ночи, танцующей в лесу под музыку ветра, срывающего с дерева ядовитые ягоды, - последний дар таинственного божества? Она осталась в "Книге ночей". Другая Сильви Жермен. Без колдовских стенаний. Она теперь - пани Жерменова, в ее тексте - дух Праги. Но она и все та же - профессор философии, закончившая Сорбонну, с отвагой горьковских романтических "песен" бросающаяся в бездну выспренних слов, единственно сохраняющих высокую детскую наивность во взрослости… слов - ледяных шариков волшебной страны Пантагрюэля, которые, оттаивая, звучат на разные голоса. Голоса луговой арфы, иногда фальшивой, но всегда искренней.
Жермен открывает нам только метафизические чувства. Сложные отношения со временем, пустотой и Богом. Герой Жермен - пан Человек. Стареющий человек, о котором мы все узнаем в первой строчке: "Прокоп Поупа был пария". Бывший преподаватель литературы, он теперь моет лестницы и подъезды. В белизне его палимпсеста шелестят страницы Табукки; на него вот-вот упадут три тысячи книг, словно на героя "Слишком шумного одиночества"; точно маркесовский полковник, он заперт в клетке "стыдной плоти". Мимо - история, чешская бархатная революция… В отличие от Томаса из "Невыносимой легкости бытия" Прокоп движется только вовнутрь себя. Он летит над землей, точно другой герой Грабала. Видит свет иных миров, открывает зримость невидимого, вступает в сложные взаимоотношения со временем. К его безлюбому одиночеству приносят свои исповеди и городки в табакерке… В нем видят брата и сопутника. Его друзья - взрослые дети… Их истории объединяет католическое сочувствие Жермен ко всем заблудившимся в "пустыне любви".
"Свое ничто" Прокоп отдал бы Богу, Слову, друзьям. Но все сначала как-то увернулись. Близкие не выдержали соседства бездны и обыденности или бездну в себе. Бог, утешавший сказками, которые Прокоп сочинял для своих выросших детей, показавшийся в тени листвы и в улыбке собаки, открывшийся в голосах деревьев, дорог, птиц, застывший в скульптурах святых, - не захотел оставаться в Раю. Можно было все закончить сценой, когда Прокоп слушает самую насыщенную верой музыку - "Страсти по Иоанну" Баха. Но в конце есть еще две главки… Первая - о пустоте. Однако Жермен не решилась бросать Прокопа в пустыне, - для этого она слишком верит в хороший конец. Сказала "восстань!". И ликующая дружественность "Калевалы" ("Золотой мой друг и братец! Милый мой товарищ детства! Мы споем с тобою вместе…") победила. Победило чувство восторга, которое может подарить обыденность.
Обыденность, из которой Жермен лепит Бога.