Такие стихи хочется читать медленно. Они – как большие дождевые капли, в которых видишь смытые осколки мира. Каждый – как рваная? полноценная, жесткая новелла. Хорошо, что в стихах нет пылкости, горячей страсти, а есть нечто более глубокое и горящее, какой-то горький, гибельный смысл. Это я не к тому, что пылкость не люблю – но она в стихах Игоря Панина просто неуместна. И это хорошо. Местами стихи похожи на заедающий, но все равно стреляющий пулемет, из которого стреляет залегший где-то на болоте человек, солдат какой-то расхристанной и исчезающей армии, по которому бьют из высокоточных изящных, но смертельных стволов. Будто от этого стреляющего ржавого пулемета зависит чья-то жизнь – не солдата за пулеметом, а другого, кого-то, умирающего в больнице под капельницей. Пока строчит – будет жить. Несмотря на кажущуюся при первом взгляде на строчки грубоватую простоватость, местами даже банальность, люмпеновость – как-то сильно встряхивает. Будто маленькие взрывы по телу – а даже не в сердце, а больнее: по почкам, под дых, по ребрам. Причем это происходит и в самом маленьком стихотворении. Здорово, что вот есть в книге маленькие вершины - обычно они случаются в конце - как бы вспыхивающие и окончательно освещающие все внезапные строчки:

Если стих на перо попросится,-
Я зарежу его… Наверное.

Или:

Я бросился бы под поезд,
но это не эстетично.

Но стайками мокрых мышат
Бухаем под каждым навесом

Стопарик поставлю на шелк,
допив до конца.
…А сам до сих пор не нашел,
Могилу отца.

Или сразу, в начале:

Пледом колючим, как бредом, накрыться...

Напиши два десятка нетленных стишков
И уйди на покой.
Как щитком, не прикроешься талым смешком:
А на кой, а на кой?