Вот уж не ожидал, что мне, с молодых ногтей читавшему сам- и тамиздат, знающему и любящему Солженицина, Шаламова, Гроссмана, Гинзбург, Конквеста, Владимова, Петкевич, Баркову, Гладилина... откроется столько интересного в книге иностранца, изданной в 1940-м году! Удивительная панорама преступлений сталинского режима и против своего народа, и против международного коммунистического движения. Особенно впечатлил образ следователя Глеткина, подводящего под всё это довольно искусные логические обоснования. Теперешним апологетам "Вождя народов" далеко до Глеткина...

Изумительная, оказывается, книга. Потрясающая. Глубокая, тонкая, проникновенная, яркая, талантливая… Все восторженные эпитеты перебрал? Что делать – книга именно такова. Каюсь, брался за нее с неохотой, с большим предубеждением, виной чему бала аннотация. Судите сами: сталинские репрессии, описанные зарубежным журналистом, бывавшим в СССР наездами. Представлялась этакая идеологическая диверсия в стиле не шибко элегантных агиток времен «холодной войны»…
Тем приятней было ошибиться – роман оказался просто шикарным – настоящий праздник для литературного гурмана – Достоевский вперемешку с Кафкой и Набоковым. Кестлер демонстрирует превосходное знание советских реалий и, вместе с тем, смело вводит в повествование посторонние, заведомо чуждые времени и месту действия элементы, в результате чего перед нами открывается причудливая, страшная, странно изогнутая, однако до боли узнаваемая картина одного из самых мрачных периодов в истории нашей страны. К примеру, психология взаимоотношений палача и жертвы по Кестлеру удивительным образом напоминает ту, что гораздо позже описал в романе «Жизнь и судьба» Василий Гроссман. Вместе с тем, сама тюрьма в «Слепящей тьме» выглядит совершенно ирреально. Ничего общего нет у нее с многократно и всесторонне описанными в нашей литературе сталинскими застенками. Сие учреждение похоже скорей на образцово показательную немецкую гауптвахту – отлаженную, работающую как часы. В такой каталажке более пристало бы мотать срок либо дожидаться казни героям Кафки и Майринка (в конце концов, чему тут удивляться, если учесть, что все три писателя – немецкоязычные евреи – должно же у них быть что-то общее). И именно эта чуждость, эта нездешность придает роману особую убедительность, пронизывает его атмосферой тревоги, надежды и безысходной смертной тоски.
Словом, очень интересный и неожиданный взгляд на нашу историю. Буду искать другие книги Кестлера и читать. В моей папке «Избранное» появилось новое, весьма симпатичное мне имя.