Память, Разум и Воображение - вот тема восхитительной исторической фантасмагории Эндрю Круми, в которой отразилось все богатство и многообразие ХVIII века. Подобно изящной музыкальной пьесе, самые разные истории слагаются в аллегорию человеческого знания. Искусный, дразнящий, порой глубоко трогательный - этот роман удивительным образом вобрал в себя магию и дух былого.

Кто сказал, что постмодернизм умер? Нет, есть еще фанаты этой игры: они лелеют сады расходящихся тропок, аккуратно стирают пыль с томов всемирной библиотеки и, блуждая по заколдованным лесам и лабиринтам, прижимают к сердцу китайские шарики…
По тропкам метафор уходит читатель в бесконечные возможные миры, туда, где в зазеркалье неизбежно встречаются все герои, - из сказок и снов, со страниц энциклопедий и любимых романов. Некоторые персонажи там и родились, и, словно тыняновский поручик Киже, так и остались фикцией. Например, Пфитц, обязанный своим существованием немецкому слову "лужа". Заглавный герой второго романа Круми, он снова здесь, рассказывает те же истории, и на этот раз автор "знакомит" его с самим Жаном Лероном Д`Аламбером, создателем "Энциклопедии". Странно, что раньше никому не пришло в голову сделать героем гипертекста ("В Эрмитаж!" Брэдбери не в счет), в чей список базовых метафор входит и "энциклопедия", одного из ее создателей. Круми заимствует и основной принцип "Энциклопедии" Дидро-Д`Аламбера: его книга делится на три части, последовательно воплощающие энциклопедические категории Памяти, Разума и Воображения. На деле же, каждая из частей книги - больше, чем дань одной метафоре. Ведь гипертекст призван преодолевать любые схемы, будь то бинарные оппозиции или замкнутость триады. Гипертекст - это всегда пространство двусмысленности. Уже в первом абзаце романа, когда мать оставляет нежеланного ребенка на ступеньках церкви, есть эта двойственность - литературы, копирующей жизнь, которая, в свою очередь, копирует литературу. Потому-то умирающему Д`Аламберу, верящему только в Разум, всю жизнь ищущему путь к Воображению и Прекрасной Даме, под конец остается только Память - о той, что долгие годы обманывала его. Д`Аламбер собственной жизнью опровергает свой великий Принцип - принцип физического закона, которым ученый хотел объяснить и поведение человека. Так же и далее: хотя во второй части Круми использует модель борхесовского текста, его герой Магнус Фергюсон, предок Эйнштейна и побочный сын Сирано де Бержерака, бунтует против конструкции. Все завершается притчами Пфитца, в которых мнимость вновь иронизирует над нашими планами и расчетами. Главное содержание любой жизни в том, что она всегда прожита зря. Каковой в высшей степени и оказывается жизнь одного из величайших теоретиков законности во всем - Д`Аламбера. Смешно, но в реальном мире это была идея материалиста Дидро, который первым пытался найти общие принципы в науке и в жизни человека.
Круми - собиратель кунсткамеры парадоксов и нелепостей эпохи Просвещения. Как в истории Гамлета главными могут оказаться Розенкранц и Гильденстерн, так и в случае Руссо ("Мистер Ми") или Д`Аламбера ими могут стать случайные свидетели. Постмодернизм множит даже не Розенкранцев, а Полониев, подслушивающих за занавесом. Поэтому истории Круми - это всегда контрапункты голосов многих персонажей, большая часть которых лишь для этого и существует.
Итак, канонический гиперроман? Но к чему же тогда относятся слова Круми: "Я пытаюсь быть смешным"? Улыбка блуждает по тексту. Она в "теории относительности" Фергюсона, в его "солипсизме наоборот" (уже потерялись в повествовании герои Беккета), которым он обязан пьяной драке в Эдинбурге, в упорстве, с которым отстаивает свои провалившиеся теории Д`Аламбер… Эта улыбка и есть тот сказочный последний вздох, бережно хранимый в бутылочке и оживляющий куклу. Гиперроман становится трагикомедией.