Почитать в принципе можно, особенно если у вас отпуск после трудной однообразной работы. Жанровая природа синтетична - до сатиры автор не дотягивает в силу природного оптимизма, до какого - нибудь "магического реализма" - в силу кондового материала. Кроме того, идея об императоре-коммунисте, возможно, лет 13 назад могла бы показаться оригинальной, сейчас она как-то не впечатляет. Но смешно, особенно в первом томе. Чем дальше течет повествование, тем лиричнее оно делается. Причем лирика разлива "Особенностей национальной рыбалки". По моему мнению, достаточно прочитать первый том, впечатление будет лучше. В последнем же томе вообще царство полной благодати - от волколаков, которые в людской ипостаси открывают харчевню "Перекуси", до перевоспитания гомосексуалиста, воспылавшего безмерной страстью к женщинам. Сущее несчастье...
Особых советских реалий в книге, в общем-то, нет. То, что есть - явный эмигрантский "взгляд издалека", когда подробности и атмосфера забыты, а поиграть в прошлое хочется. Обилие словесных повторов начинает раздражать еще во втором томе.
Получилось примерно как если бы Пелевин вдруг очень подобрел, изрядно поглупел, забыл дзен, прочел полное собрание сочинений...ну, не Балашова, а скажем, В.Пикуля и решил тиснуть нечто трехтомное.

Самый смешной отечественный роман из написанных в восьмидесятые и по прошествии времени читается славно и с удовольствием. Сам по себе сюжет реставрации в советской России монархии и похождений царя – бывшего учителя истории, борьбы телепатов в спецслужбах все-таки носит подчиненное значение к воссозданию автором грандиозного кукольного действа с участием ярко выписанных марионеточного склада персонажей один забавнее другого. В лукавой эпопее автор пародирует массу жанров: от исторических романов до альтернативок и фэнтези. С учетом времени написания Витковский предвосхитил появление и расцвет отечественной развлекательной литературы, посмеявшись над образчиками жанра едва ли не ранее их написания. Сам автор в предисловии называет свой жанр «реалистическим реализмом», видимо, потому, что реалистическим роман именно без подсказки назвать никто бы и не догадался: все же от плутовского романа и лубка поболее. Намеренное смешение жанров, тасование литературной техники, апелляции автора к всему корпусу русскоязычной части мировой литературы не затрудняют чтения книги. В конце концов, чтобы получить удовольствие от «Золотого теленка» можно и не знать, что Козлевич символизирует небо, Балаганов – морскую стихию, а Паниковский – землю и хтоническое начало.
Отец героя – Федор Михайлович, пьющий оперативник КГБ ездил в Тиберду( понятно, Галич) – всем цитатам и отсылкам несть числа и если угадать прообраз нобелевского лауреата Александра Пушечникова не так уж и сложно, то о прототипах хвостововеда или преждевременно почившего в бозе классика соцреализма Подунина, что называется, можно спорить.
Не только мне показалось, что написанные, видимо, ранее первые две книги более сюжетны, каркасны и до точки золотого сечения – коронации Павла - роман читается запоем, а потом урывками. «Пригоршня власти» более лоскутна, каждая из глав самодостаточна, усилился стилистический момент порой в ущерб общей занимательности, да что там – даже и «Ласковый май» упоминается. Последняя глава, в которой появился Гораций, правда, прекрасна, но шаг в сторону, предпринятый в дальнейшем в «Земле Святого Витта», мне кажется уместным.
В описании реалий «позднего совка» сильно чувствуется направленность Аксенова, Стругацких, Галича, Елагина, Самойлова, Высоцкого, диссидентов и не сильно признаваемых советским официозом авторов, что и неудивительно – это круг Е.В., хорошо знакомый ему. Еще много от Юза Алешковского. Учитывая время написания трилогии, состояние страны диагностировано как в «Похождениях бравого солдата Швейка» и при всей пародийности и игре не разглядеть в «Павле Втором» злой тотальной сатиры на позднесоветский образ жизни и общественное устройство может совсем уж прекраснодушный персонаж. Роман густо насыщен бытовыми реалиями: «кухонные посиделки», динамика роста цен на коньяк, функционирование птичьего рынка, распространение слухов – все воспроизведено безукоризненно точно. На определенном уровне восприятия первые две книги вполне могут быть признаны энциклопедией совкового быта СССР накануне пришествия( не Павла Второго, а другого, не менее своеобразного вождя)
Одно из основных начал комизма трилогии( но не единственное) – слияние советского уклада с новообразованным имперско-российским. Автор приводит эпиграфом соответственную цитату из «Взвихренной Руси», где этот прием обозначен. Уже после развала Союза все столкнулись с симбиозами типа сочетания Санкт-Петербурга с ленинградскими артефактами. Войнович и Лукин изрядно посмеялись над партийно-церковным смешением иерархий, но все смешное, что есть на эту тему в «Алой ауре протопарторга», есть и в «Павле Втором» в большем масштабе. В «Павле Втором», правда, кроме этого есть исчерпывающий рецепт изготовления салата оливье, способ поддержания до глубокой старости мужской потенции, есть про «Иличиаду». В обилии присутствуют скопцы, геи и масоны.
Барочная щедрость автора не должна вводить в заблуждение – очевидным и основным предметом авторской иронии является русское коллективное бессознательное, слагающееся из разных культурных и временных пластов, но носящее черты хаоса с сочетанием стремления к сильной власти и тяги к холяве, стремления бряцать и чтобы хоккей лучший был, потребности в любви заграницы, обжорстве с пьянством и «бабах». Взять все лучшее от имперской Руси и СССР, создать Митрополитбюро и Екатериносвердловск, побольше блеска, а в идеале разделить нефть и не работать. Некоторым глубокомысленным людям роман может показаться русофобским.
Возможно, не всем по душе придется манера изложения Е.В., который определенно тяготеет к длинному, извилистому предложению, в переделах которого мысль скачет от одного предмета к другому, отвлекаясь на третий как у Сэмюэла Джонсона в приведенном Набоковым отрывке из Босуэлла в качестве эпиграфа к Pale Fire. К слову и об эпиграфах. Эпиграфы к главам подобраны с таким вкусом, что, возможно, подтолкнут кого-то и к прочтению произведений откуда они взяты. Из текста «Павла Второго» можно выдергивать фразы на любые случаи жизни, примеры не привожу ввиду многочисленности, прошу поверить на слово.
Порой, увлекшись течением извилистых предложений и сочетаний всех и вся, Е.В. впадает в форменный сюрреализм как у Пепперштейна. На ум приходит прежде всего описание исхода зомбированных коммунистов на север, но и описание парада на Красной площади при коронации зашкаливает рацио. Когда одно предложение змеей перетекает с 225 на 229 страницу третьего тома –это уже высший пилотаж, сравнимый с импровизациями на аккордеоне Федора Чистякова времен «Баха».
Если искать сопоставимое по объему, качеству, авторскому драйву произведение условно юмористической фантасмагории, на ум приходит «Эфиоп» Штерна – тоже кладовая смеха, насыщенная литературными аллюзиями. В «Эфиопе», правда, больше превалирует эстетика гэга, анекдота, принцип матрешки, которой и в «Павле Втором» хватает, но у Е.В. есть и иные манеры: трилогия во всяком случае более сюжетна. При этом юмор обоих авторов носит вполне раскрепощенный и раблезианский характер. Еще общее: как у Витковского есть стилизованные главы под Маркеса, заметно и осознанно выделенные из общей стилистики, так и у Штерна есть пародийный текст «под Моэма»- альтернативное жизнеописание Чехова.
Тем непонятнее стечение обстоятельств, в силу которых большой, вкуснейший роман Витковского не многими читан, а уж оценен по достоинству и подавно. На посошок перефразирую С.М.Городецкого: «Всякий читающий должен прочесть «Павла Второго». Потому что- а как же иначе?»