Мое любимое чтение - мемуары русского Серебряного века. Эта книга была написана \"русским\" (курляндским) немцем. При первом чтении все, что не касалось русского Серебряного века, пропускалось. Но потом перечитывал второй и третий раз (эта книга стоит того!), все было прочитано без пропусков: жизнь - как роман!

Прочитал «Жизнь на восточном ветру» Иоганнеса фон Гюнтера. Престарелый немецкий переводчик вспоминает начало своей жизни. Прибалтика, курляндские немецкие дворяне. Крепкая бюргерская (несмотря на «фон») семья. Юношу потянуло к прекрасному, он начал писать стихи или, по крайней мере, собирается писать стихи. А там и на драму можно замахнуться. Наверное. Пишет письма из курляндского далёка Блоку – тот, знаменитый педант, отвечает. Отвечает – значит приглашает. Юноша собирается и едет в Петербург. Потом, он, правда, совершает вояжи и на большую историческую Родину – Неметчину. Там тоже неплохо, богема, шнапс, грандиозные проекты, кому-то пообещал перевести «всего Пушкина», получил аванс. Но Петербург – главное. Переводчик в небольшом ёмком предисловии указывает на то, что Гюнтер явно «прибавляет веса» собственной фигуре. Все друзья, а не друзья только те с кем не успел встретиться или те, кто не вовремя помер. Как Анненский, например. Есть, правда, исключение, Сологуб. К нему не подкатишь так просто – отправит. Видимо, Иоганнеса нашего он и отправил. Чем точно занимался Гюнтер понять трудно. Вроде бы переводил, сам писал стихи на немецком. А однажды даже сподобился написать роман. И даже прочитал его Кузмину. Но тот почему-то не похвалил. Хотя, судя по иным мемуарам, хвалил принципиально каждого. Другие «большие проекты» также умерли на разной стадии развития – в основном, на уровне «планирования». Бедняга с горя даже перешёл в католичество, попытавшись раскрутить Ватикан на очередной «грандиозный проект». Неминуемое разорение католической церкви не случилось лишь по причине начала мировой войны. Война навсегда отрезала Гюнтера от России и Петербурга. И он превратился в добропорядочного немецкого переводчика. Теперь, главное. В воспоминаниях есть явное ощущение, что автор воспринимает первые четверть века своей жизни как главную её часть. Как своё подлинное существование. Потому что, как не уличай хвастливого и не совсем, кстати, умного, курляндца во вранье, он там был. Был в Петербурге Блока, Белого, говорил с Брюсовым и Ивановым в его «Башне», печатался в «Аполлоне». Участвовал со зримым удовольствием в интригах и скандалах. Но он их видел тогда. И видит он их сейчас по-другому, через другой «магический кристалл», с иной перспективой. Там была настоящая жизнь. И он - Гюнтер, был частью той жизни. Пробирает холодок от слов: «Городецкий был одним из последних могикан Серебряного века. Недавно узнал, что он умер. Я остался последним». И это уже не поза, не игра на публику. Добропорядочный немецкий литератор ощущает себя последним из русского «Серебряного века». К этому уже трудно что-то добавить.