Сильный ход, умелое начало. Писатель Савочкин сбрасывает читателя в свой роман ловкой подножкой, и тому уже никуда не деться. Роман – яма: во многих смыслах. Он начинается со смерти героя в шахте, откуда не выбраться из-за обвала. Но это ещё и дно жизни, её нижняя точка и фундамент. Здесь рассказывается об основополагающих вещах, о том, на чём держится жизнь. Шурф, стратиграфический разрез социума. Из этой ямы всё выглядит иначе, не так, как сверху, – яснее и страшнее в разы.
Два рассказчика, фантастическим образом объединённые одной миссией и общей душой. Две истории от первого лица движутся навстречу друг другу, пока не сливаются в едином герое с двумя лицами.
Один – шахтёр, остро боящийся своей работы и вместе с товарищами забивающий страх перед забоем азиатским стимулятором «насваем» – до спуска под землю – и водкой – после. С какого-то времени насвай перестаёт ему помогать, но появляется некий жёлтый порошок, гарантированно снимающий тревогу, и для пущей надёжности шахтёр сам начинает поставлять порошок на шахту. Он не только делается своим в мире нелегального оборота наркотиков, он ещё и становится причиной тайного движения грозов (горнорабочих очистного забоя). Помимо добычи угля, они тайно роют тоннель в сторону столицы: чтобы, подкопанная снизу, она провалилась наконец в тартарары.
Другой рассказчик – бывший оперативник ОБНОНа, ушедший в запас после скандала с вымогательством у наркодилеров. Теперь он «координатор действий по предотвращению и уменьшению негативных последствий экстренных ситуаций на угледобывающих предприятиях Западдонбассуголь». В случае аварии он должен сосчитать, что дешевле: платить пенсию инвалидам или ограничиться разовой выплатой семье – спасать или не спасать. Обычно живые шахтёры стоят дороже. Кроме того, опер угольного концерна должен знать, чем дышат грозы, и потому он пьёт с шахтёрами водку и рыщет в посках следов некоего Марка Шейдера – мифического возмутителя спокойствия. В остальное время оперативник размышляет о наркотиках. О том, что это яблоко познания, откусив которого, человек понимает, что изгнан из рая. Что это универсальное табу, нужное любому правительству для устанавления запретов без всякого объяснения. Что они канализируют самую беспокойную и потенциально опасную часть общества. Что вокруг наркотиков существует заговор, в котором заинтересованы все.
Автор добивается незаурядной информативной и эмоциональной плотности написанного. Для кого-то чтение может стать непрерывным шоком, но и тем, кому вытрясаемые здесь темы не внове (мало кто у нас не знает, как выглядит сортир в поселковой гостинице, или не слышал о разнообразии милицейских практик), роман всё равно переворачивает мозги. Его пробойный эффект построен на концентрации теневого и особом ракурсе взгляда. Концентрацию обеспечивает «донбасский нуар» – эстетика местности, вынужденной жить между безднами, от запоя до забоя, с ледяными ветрами сверху и адской жарой внизу. В этом нуаре герой мёртв уже по прибытии, но не может уйти, пока не проникнет в тайну: что лежит в основании этого поганого жизнеустройства. Особый ракурс даётся за счёт постоянного присутствия подземного мира, близости настоящего ада. Темнота, теснота, невозможность дышать, тяжкий труд в непреходящей опасности – при понимании, что другой участи для тебя нет. Здесь родятся и живут самые дикие легенды, этим кормится множество разных духов. В таком контрастном свете можно открыть много странного.
Нельзя уверенно сказать, что все открытия в романе состоялись. Развязка оставляет слишком много вопросов, но уж что точно ясно: роман затевался не ради рискованного прогноза о печальном будущем Украины. Конечно, построй автор конструкцию попрозрачнее – и часть волшебства улетучится. Тогда как теперь трактовкам раздолье, значений в метафорах «Марка Шейдера» можно находить сколько унесёшь. Только кому это надо, кроме отрабатывающих свой хлеб рецензентов? Роман оправдывает себя переживаниями, отзвуками, тем, что остаётся с тобой. Этот – запоминается, и в нём можно копать возвращаясь. Богатый такой пласт.