Впервые на русском - один из самых ярких дебютов в Американской литературе начала нового века, удостоившийся восторженных откликов Роман о любви и страхе, о дворцовых интригах и древней алхимии, о бессмертной славе и той цене, которую приходится за нее заплатить.
Почему Овидия, самого популярного поэта своего времени, сослали из Рима? Почему от драмы "Медея" - по отзывам, самого страстного, самого выдающегося его сочинения - уцелело всего несколько строк? И кто же она, загадочная Ксения, как бы воплощающая собой персонажей только что написанных Овидием "Метаморфоз", - человек или миф?

Ссылка великого Овидия в Томы уже не раз становилась темой романов. Самым грандиозным был «Последний мир» Рансмайра – критики не зря сравнивали его с трехпалубным кораблем.
«Певец любви» Джейн Элисон в сравнении с «Последним миром» – даже не парусник. Скорее – «кораблик из газеты вчерашней» – и не подумайте, что это пренебрежительная метафора. Просто перед нами настолько женская проза, что от восприятия ее в духе каких-нибудь трижды банальных и пошлых «не забуду твои синие глаза» спасают только чистота эмоции автора и подлинное погружение на глубину римских веков.
«Певец любви» – название-обманка. Потому как эта песня совсем не о нем. Впрочем, о чем именно, явствует уже из эпиграфа: строка из «Медеи» Овидия (трагедии поэта, от которой сохранились лишь небольшие фрагменты) маркирует тему мужского предательства. И ссылка до мозга костей римлянина в захолустные Томы – не что иное, как заслуженная кара. Читательницы аплодируют Августу, солидарные с брошенной Овидием Ксенией, которой, по счастью, не суждено повторить судьбу Медеи.
Овидий и Ксения. Оба они искали в этом союзе не только любви. Они смотрели в глаза друг друга, как Нарцисс гляделся в свое отражение – как равный взирает на равного. Эту любовь благословили боги, но против оказался земной мир, карту Мага побила карта Императора. Власть на миг одержала победу над духом, но это была пиррова победа. И Овидий, и Ксения искали бессмертия. Он – в поэмах, она – в честолюбивых планах по созданию квинтэссенции жизни. Но он изначально был облечен в бессмертие, ее же ждало бессмертие многих – в детях. Никто не знает своей судьбы. Даже та, которой дано видеть сквозь время.
Элисон слегка изменила историю: стареющий Овидий пишет прошения императору. Овидий, который потерял веру в богов. Вместо огня, охватившего «Метаморфозы», – обожженные руки поэта, спасавшего из пламени «Медею». Руки, которыми он не пытался удержать любимую, узнавшую об его измене… Никакое бессмертие не стоит принесенной ему в жертву любви. Счастье в юдоли, добро, которое мы несем близким, простая жизнь и свет – все это больше, значительнее, чем постаменты памятников, к которым ведут бесчестные деяния. Не был убийцею создатель Ватикана!
Ксения – волшебница и знахарка, как и Медея, в большей степени воплощает в себе способность к изменчивости, чем Овидий. Ей он был обязан «Метаморфозами», ее же и попрал. Ей суждено было стать новой Медеей, но она избежала этой участи. Зато Овидия наказала сама судьба… Века спустя Данте отправит тех, кто предал благодетелей, в последний, девятый круг Ада, в самую бездну его четвертого пояса – к Люциферу…
Тема Ксении пропитывает текст насквозь, ясное повествование обретает внутреннюю тревогу, вещи начинают перетекать друг в друга. Это мир на грани, мир амбивалентности чувств. Осень превращается в весну, любовь включает в себя отвращение, живое застывает в картине или скульптуре, рукотворное оживает…
Вместе с тем, это совершенно римский текст – полнокровно-летний, переливающийся, точно крылья бабочки. Лаконичный и пышный одновременно. С легкостью необыкновенной Элисон разгадывает сразу две важнейших тайны Овидия – причину его ссылки и загадку «Медеи». Сочувствуя своей героине, она не боится представлять ее существом противоречивым – живым. По ходу пьесы Ксения примеряет на себя маски многих страдающих античных героинь – и в этом поиске обретает свободу. Именно непростой характер героини и спасает текст от банальности, отряхивает его от архивной пыли. Мы видим в Ксении девушку нашего века, а весь античный колорит – не более чем условность. «Певец любви» меньше всего похож на исторический роман. Римская тема рассказана совершенно современным образом, и этим прозрачная книга Элисон отличается от сверхплотных романов, подобных «Последнему миру» Рансмайра. Мы еще раз убеждаемся: то, что сохранила История, – не всегда главное. Есть еще масса историй, и они вплетаются в гобелен времени подлинными ариадниными нитями. Писателю дана особая власть. Он может не только говорить за гения, но даже изобразить его в тени великой, но канувшей в Лету женщины. И у каждого, чье воображение и чувство под стать этой метаморфозе, есть шанс стяжать бессмертие наравне с героями.

Элисон Д.
Родилась в Канберре, детство провела в Австралии и США, где на дипломатической службе работали ее родители. Окончила Принстонский университет по специальности "античная филология", работала книжным и журнальным редактором, иллюстратором, преподавала. "Певец любви" - первый и очень удачный ее роман