Вторая часть эпического полотна о Томасе Кромвеле, английском политическом деятеле эпохи короля Генриха VIII, знаменитого в первую очередь примечательной судьбой своих шести жен (королев). Те, кто прочитал «Волчий зал» - первую часть трилогии (третий роман - «Зеркало и свет» еще не издан), уверен, с нетерпением ждали, как и я, продолжения. На момент написания отзыва книги нет в продаже на Озоне, но я уверен, что в связи с выходом сериала переиздадут с новыми обложками (в Англии так и поступили). Стиль и язык Хилари Мантел совершенно потрясающим образом воссоздает эпоху английского XVI века, буквально насыщая страницы книги жутким душным воздухом времени, когда королю, для того, чтобы жениться вновь, нужно было казнить предыдущую жену. Не будет спойлером описать исторический каркас книг Мантел: первый роман – развод короля с Екатериной Арагонской и женитьба на Анне Болейн, казнь Томаса Мора, возвышение Кромвеля; второй роман – падение Болейнов, казнь королевы Анны, всевластие Кромвеля; третий роман – брак короля с Джейн Сеймур, ее смерть, авантюра с женитьбой на Анне Клевской, закат карьеры (adieu, la tete) Кромвеля. Брачные игры Генриха VIII были окружены таким количеством интриг, тайн и загадок, наложенных на сложные религиозные и дипломатические маневры, что три романа – это, в общем-то, не очень много, я полагаю. Высокий художественный уровень книг подтвержден экспертным путем – каждый из двух романов получил Букера (в 2009 и в 2012 годах) – беспрецедентный случай в истории самой авторитетной англоязычной премии мира. Сразу же стали шутить: и третьему придется давать, иначе читатель решит, что он слабее первых двух. По поводу названия второго романа: существует мнение, что есть иносказательный вариант перевода названия «Bring up the Bodies»: якобы на судебном языке того времени это означало «Привезите обвиняемых»; подразумевалось, что участь их уже предрешена. Из романа вообще можно узнать много интересного: я вот, например, среди прочего, познакомился с новым глаголом: «дефенестрировать» - выбросить в окно (гуситский термин, а я думал, что неплохо знаком с этим историческим периодом:)

В центре романа по-прежнему судьба Кромвеля, неординарной личности, талантливого политика в сложных условиях, человека, ставшего заложником собственного положения фаворита короля. Он неоднозначен, многомерен, умен, сложен, мы смотрим на Англию 1530-х годов его глазами, мы видим исторические события через призму его восприятия. Томас Кромвель для Хилари Мантел не только палач Томаса Мора (чья личность также не совсем однозначна для писательницы) и Анны Болейн и К°, но и заложник исторического процесса – становления абсолютизма на фоне религиозных реформ. И Кромвель здесь – реалист, рационалист, практик, человек, осознающий, что живет лишь только один миг – здесь и сейчас. Очевидно, что в лице Кромвеля писательница хотела описать универсальный типаж большого политика вне зависимости от временных интервалов. «Он не щадит сил на королевской службе, знает себе цену и не упустит вознаграждения, будь то должности, привилегии, земли, усадьбы или дома. У него найдется подход к любому, целый арсенал средств: лесть и угрозы, подкуп и убеждение. Людям можно объяснить, в чем их истинный интерес, раскрыть глаза на такое, чего они о себе не знают. Всякий день королевский секретарь ведет дела с вельможами, которые, будь их воля, прихлопнули бы его, как муху. Зная это, он неизменно учтив, неизменно спокоен, неизменно усерден в делах Англии. Не в его обычае обсуждать свои достижения, но когда бы удача ни посетила его жилище, он всегда начеку и готов распахнуть дверь на первый же робкий стук».

Диспозиция: Кромвель. Его дом. Его родные и близкие. Король Генрих. Королева Анна. Различные партии власти и кланы – Болейны и Сеймуры. Придворные. Духовенство: Кранмер и Гарднер. Мертвые: жена и дети Кромвеля, кардинал Вулси, Томас Мор. Последние всегда с Кромвелем – он обращается к ним мыслями, за советом, за воспоминаниями.

Встречаясь с тяжело больной бывшей женой короля Екатериной Арагонской, Кромвель отмечает про себя, что на ней неплохие меха из горностая и что, наверное, после ее смерти они приглянутся королю. Спустя некоторое время, Екатерина пишет завещание, в котором отписывает меха их с Генрихом дочери Марии. «Вы их видели, эти меха, Кромвель? - спрашивает король. - Как они вам показались? Если хорошие, я хочу их забрать к себе». Мантел рисует своего Генриха пестрыми красками – да, это тиран, кровавый деспот, Синяя Борода, местами до неприличия скупой монарх, запутавшийся в своих желаниях и чьи возможности оказались вовсе не безграничными. Но в то же время у нее всегда есть время подчеркнуть его образованность, меткость слова, умение влиять на людей. Автора интересует сама система феодальной власти, в рамках которой все социальные связи и отношения подчинены единой (не побоимся этого слова)… вертикали. Ключевой (на мой взгляд) сценой романа является история с падением короля с лошади во время подготовки к рыцарскому турниру. Король бездыханным лежит в шатре, над его телом пэры уже делят Англию, а первая же мысль Кромвеля – бежать из страны, потому что, на самом деле, у него нет ни одного по-настоящему преданного друга или союзника: единственный источник его всевластия – это собственно сам король.

Роман написан необычным языком, который один мой коллега уже справедливо назвал «флегматичным». Не могу не согласиться. Так и есть. Флегматичный, отстраненный, нарративный. Чудесный, одним словом. Самый подходящий для имеющейся истории язык. У Мантел своеобразное чувство юмора. Вот, например, Кромвель строит кровавые интриги, а его хозяин в это время: «Король напевает: Прелестны маргаритки,/Фиалки хороши,/Одной тебе я верен... - Я переделываю старинную песенку. Не подскажите рифму к «хороши»? Отличную от «души»?
....Как, еще и рифму?»

Или про великого Гольбейна-Младшего, по чьим полотнам мы всю эту труппу и знаем:
«Ганс присоединился к королевскому кортежу и нарисовал Анну-королеву, но та осталась недовольна наброском – ей теперь ничем не потрафишь. Нарисовал Рейфа Сэдлера с аккуратной бородкой и твердым ртом, в нелепой модной шапчонке на коротко остриженных волосах – она сидит набекрень и как будто вот-вот свалится.
– Сделайте мне нос попрямее, мастер Гольбейн, – просит Рейф, а Ганс отвечает: «Да где ж мне выправлять носы, мастер Сэдлер, я разве врач?»

«Золотая осень английской рыцарственности». Есть такая историческая монография Артура Фергюсона, по сути продолжающая дело Хейзинги. Мантел академически вторит им, но чуть раздвигает границы. «Первое мая тысяча пятьсот тридцать шестого: последний день рыцарства. То, что случится потом, ибо празднества продолжатся, будет всего лишь шествием мертвых со знаменами, состязанием трупов».

Вывод: *****. «Отлично». Прекрасный исторический роман о том, из какого сора создавалась (конкретно в данном случае) английская государственность. Смешно, когда обвиняют в деспотизме современника (практически) этих персонажей Ивана Грозного. В романе, кстати, есть упоминание о России, вполне в контексте, кстати:
«– Ваше величество, московиты захватили триста миль Польши. Пишут о пятидесяти тысячах убитых.
– О? – говорит король.
– Надеюсь, они пощадили библиотеки. Ученых. В Польше замечательные ученые.
– Мда? Что ж, я тоже надеюсь».

Интересно, что в нью-йоркском музее в одном из залов висят напротив друг друга два портрета кисти Гольбейна Младшего: Томаса Кромвеля и Томаса Мора. Оба врага закончили свою жизнь одинаково — на плахе.

Напоследок еще несколько понравившихся цитат из книги:

«То, что ты полагаешь несчастьем, зачастую оказывается чем-то другим. Почти все можно изменить: вылезти из любой канавы, найти путь, если ты в силах его разглядеть».

«Женщины сражаются тем жалким оружием, которым наградил их Господь - злобой, коварством, хитростью, - и порой осмеливаются перейти границы, за которые мужчины - ни ногой».

«В его лондонском доме портрет глядит со стены, темные замыслы упрятаны под сукном и мехом, рука сомкнулась на документе, как будто душит. Ганс тогда задвинул его столом, чтобы не сбежал, и предупредил: Томас, чур, не смеяться. Так и проходили сеансы: Ганс работал, мурлыча себе под нос, он яростно смотрел в пустоту. Увидев готовый портрет, он сказал: «Боже, я похож на убийцу», а его сын Грегори удивился: «Ты разве не знал?»

«Западные лорды кичатся прошлым своего рода: в этих латах мой пращур сражался при Азенкуре, эту чашу мой прапрадед получил из рук самого Джона Гонта. В войнах между Ланкастерами и Йорками их деды и отцы встали не на ту сторону, так что о недавних событиях лорды предпочитают помалкивать. Поколение спустя обиды будут забыты, слава восстановлена – только так Англия может идти вперед, не тонуть в грязи прошлого».

«Каждый день он размышляет о загадке своих соплеменников. Да, он видел убийц, но видел и другое: как солдат отдал женщине хлеб, совершенно чужой женщине, и, пожав плечами, пошел дальше. Лучше не испытывать людей, не доводить их до крайности. Пусть живут в достатке, тогда и станут щедрыми. Сытый человек благодушен. Голод порождает чудовищ».