Повесть Имре Кертеса (р. 1929), выдающегося венгерского писателя, лауреата Нобелевской премии 2002 г., - горький монолог человека, прошедшего гитлеровские лагеря смерти и потерявшего веру в людей, в Любовь, в будущее.
На русском языке издается впервые.

Как любить после Освенцима? Когда Бог говорит с тобой, приняв образ Освенцима?
Венгерский писатель, нобелевский лауреат Имре Кертес был в Освенциме. Но Освенцим в его тексте скрывается в темноте, точно Бог-Отец Ветхого Завета. Если говорить о жизни как факте, то тема Освенцима присутствует здесь всего одним эпизодом: человек, рискуя жизнью, приносит герою его пайку. "Значит, существует нечто, некая идея, которая и была для него единственным шансом выжить"... В то же время, Освенцим охватывает все, потому что для рассказчика жизнь - не факт, а форма духовного бытия, мистерия выживания. "Кадиш по нерожденному ребенку" - идеальное воплощение взглядов Артура Шницлера с его представлением о человеке как духовно детерминированном существе. Кертес бесстрашно выносит на суд Бога (повесть по форме представляет собой молитву) и своего нерожденного ребенка "больное и отравленное" Освенцимом сознание. Он ощущает это как необходимость: иначе невозможно проникнуть во внутреннюю структуру того, что Мандельштам назвал "речевым сознанием". Только рефлексируя о самом себе можно продолжать себя, отгоняя призрак нерожденного ребенка.
Тут и появляется понятие "неописуемого", которое у Кертеса означает осознание несовпадения с самим собой. В мистерии выживания жизнь есть только чуждость миру и себе. Поэтому в ответ на просьбу жены о ребенке рассказчик кричит: "Нет!"
И это "нет" поддерживается затем каждым предложением. Как и для многократно цитируемого в повести Томаса Бернхарда (на текст которого "Кадиш" похож не только по степени абстракции), для Кертеса единственной реальностью является смерть. Кадиш - это ведь молитва о мертвых. Нерожденное и мертвое сливаются, жизнь рассматривается как промежуток между этими точками. Кертес приближает нас к осознанию слов Ницше "что существует такая степень развития исторического чувства, которая влечет громадный ущерб для всего живого, приводит к гибели". "Что наша жизнь перед лицом смерти?" - "Рытье могилы". Так Кертес отвечает на вопрос Камю. И авторучка в роли заступа.
Одержимый мыслями о смерти, Кертес выбирает в качестве стиля бесконечные, захлебывающиеся предложения без абзацев, аналог длящегося мига свободы. Критики сравнивают текст Кертеса с фугой. Пожалуй, кертесовские рефрены, которые по-прустовски знаменуют возвращение в другое время, скорее напоминают петли... И только успеваешь об этом подумать, как Кертес пишет, что петли письма стягиваются все туже. Но это не только петли, но и якоря в пучине текста. Тем более что нет рецептов и ответов. Только мощный философский поток, парадоксальный и поэтический.