Роман Раймона Кено "День святого Жди-не-жди" повествует о стране, где царят странные обычаи и Ритуалы, а ее окаменевший правитель стоит в виде статуи перед мэрией. Это миф с легендарными героями и не менее легендарными событиями и одновременно - это комический очерк о колониальном Туризме, язвительная критика этнографических стереотипов и отстраненный взгляд на абсурдность "цивилизованного" общества. Роман впервые выходит на русском языке.

То, что один из важнейших романов Раймона Кено так долго шел к русским читателям - с 1948 года, - видимо, объясняется тем, что адекватное отражение языковых экспериментов - архисложная задача для переводчика. Валерий Кислов, как всегда, справился с этой сложностью. Галлы, по-прежнему, считают галок: например, фонетические превращения слова "exsistence" даны как "сутьществование", "суровществование", "струпществование", "струсществование" и десятки других вариантов…
Найдено недостающее звено! Между Джойсом и бротигановской "Форелью" с ее детским преодолением рационального. А Кено - даже в самых абсурдных своих текстах - высокоумный мальчик в очках, знаток словарей, античности, Библии, французской поэзии… Философ, концептуалист, продолжатель энциклопедической традиции, он создает текст - научный опыт, лабораторию языковых новаций… Моделирование Кено начинается в тот момент, когда он помещает психологически достоверных людей в нереальные или абстрактные миры, где они быстренько теряют свою достоверность. Например, превращаются в персонажей учебника французского языка. Так что подлинные герои Кено - языковые клише и различные дискурсы. А идеальный читатель - препаратор, воспринимающий текст одновременно с подложкой и комментарием. При этом Кено никогда не делал различий в своем отношении к прозе и к поэзии, поэтому на сюжетную линейность можно не обращать внимания.
День святого Жди-не-жди наступает после дождичка в четверг под свист горного рака. В этот день в Родимом городе (нечто среднее между щедринским Пошехоньем и славным Лимериком) бьют посуду и едят бруштукай (для приготовления которого со всеми возможными овощами и фруктами производят все возможные кулинарные и логические операции). В этот день в Родимый город из Чужеземья возвращается сын мэра. После долгого наблюдения за жизнью рыб, открывшего ему двойственность жизни (жизнь света и жизнь мракости), он выбрасывает магический тучегон на свалку, превращая Родимый город в аквариум… В этот день мэр падает в окаменяющий источник и статую водружают на Главной площади… Отца-мэра-колосса убивают в различных стилевых играх - в пределах прямого повествования, во внутреннем монологе и даже в имитации высокого библейского стиха со множеством реминисценций из Книги книг. Фарсовые ситуации - внахлест: в городе то вовсе нет дождей, то они идут целый год, и рыбы появляются везде, даже в тавернах; статуя тает, обнажая гниющий труп; аутичная Элен повторяет одну фразу (как после - Зази) - "Я никогда не кричала"… Такая контрапунктность абсурдного (особенно соседство бруштукая и фифрыловки с библейским стилем) рождает сюрреалистический сдвиг. Каждая вещь выглядит паровозом посреди тропического леса. Так, статуи, манекены и даже Эйфелева башня, попадая в категорию "кукол" в монологе безумной Элен, теряют свою обыденность, словно шкаф Де Кирико… Так же Кено поступает и с мифами. На поверхности - остатки кукол Христа, Кассандры, Навуходоносора… Всюду клюквенный сок. Но и в исполнении великого комбинатора литература не становится комбинаторикой. Даже с насмешкой над пафосом науки она остается трагикомедией.

Кено Р.
Писатель, один из корифеев комбинаторной поэзии.