"Расследовать" Хайдеггера уже стало традицией. "Шьют дело" ему о причастности к нацизму. О том, кто же он - гений или злодей - ломаются копья и по сию пору. Одни решают этот вопрос в пользу гения и говорят, что "злодейства" не было, а членом НСДАП Хайдеггер оказался случайно, по наивности либо по ошибке; другие говорят, что не было гения, был маскировавшийся под философа нацист, и все написанное им - сплошная агитка, а его слава крупнейшего философа 20 века - досаднейшее недоразумение.
Пьер Бурдье не присоединяется ни к одному из этих лагерей. Он считает, что и первые, и вторые "сходятся в нежелании задуматься о том, что философия Хайдеггера могла бы быть не более чем философской сублимацией политических и этических принципов, определивших присоединение философа к нацизму". Поэтому, рассматривая тексты Хайдеггера как отсылающие сразу к двум интеллектуальным пространствам, Бурдье ставит перед собой задачу их "двойного" чтения: неразделимо политического и философского. Он пишет, что Хайдеггер "двуличен", а его тексты "смотрят" сразу в обе стороны - их можно одинаково осмысленно интерпретировать и в поле философии и в плане политической злобы дня Германии 20-30-х годов. Так, говоря о пресловутой ректорской речи 27 мая 1933 года (вместе с некоторыми другими приведена в приложении), Бурдье приводит высказывание Карла Лёвита: "к концу речи слушатель не знает, должен ли он открыть "Досократиков" Дильса или вступить в ряды СА"…
Равнозначны ли "партии" философии и политической злободневности в произведениях Хайдеггера, или одна из них главная? На этот вопрос у Бурдье тоже нет однозначного ответа. С одной стороны, он пишет, что текст невозможно просто свести к "общим условиям его производства". С другой - называет философию Хайдеггера "эвфемизацией" и "сублимацией политических и этических принципов, определивших присоединение философа к нацизму", а центр хайдеггеровской онтологии видит в согласии с "метафизически-политическим пафосом" Эрнста Юнгера в вопросе о технике (то есть основанием онтологического опять-таки оказывается политическое).
Помимо того, что Бурдье "прослеживает" в текстах Хайдеггера политическую идеологию "консервативной революции". Стратегию же "консервативных революций" Бурдье описывает так: "не изменив ничего, изменить все через одну из тех героических крайностей, которые в постоянном движении за пределы любых пределов на словах объединяют и сводят противоположности в парадоксальные и магические оппозиции". Таким образом, Бурдье называет Хайдеггера консервативным революционером как бы "и по содержанию, и по форме". То есть, в первую очередь видит в нем политическую ангажированность, а философии отводит роль "эвфемизации" его "постыдных побуждений". Все это позволяет нам сделать вывод, что Пьер Бурдье в "деле Хайдеггера" все-таки не нашел "третьего пути".